Такая как есть [Запах женщины] - Вера Кауи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты тут делаешь?
Алекс оставила столик в покое и выпрямилась, как солдат на перекличке:
– Собираюсь поговорить…
Женщина с отвращением выговорила:
– Да ты пьяна, кажется!
– Нет, не пьяна. Я зла. И считаю, что настало время задать вам несколько вопросов.
– Я не обязана отвечать тебе ни на какие вопросы.
– Ничего подобного! – Гнев переполнял Алекс до краев, отрезвляя ее. – Мне нужен ответ на один вопрос: кто на самом деле моя мать? Если вы, то почему постоянно стараетесь унизить меня, словно за что-то ненавидите. Почему Мэри Брент бросила меня к вашим ногам и вы оставили меня при себе, хотя вы меньше всего этого хотели? Почему этот старик-священник приходил сюда? И почему…
– Замолчи! – Голос Евы прозвучал как удар хлыста. Она обернулась – в холле по-прежнему никого не было.
– Почему вы стыдитесь меня? – продолжала жестко Алекс. И голос ее становился тем крепче, чем сильнее клокотал гнев.
Ева шагнула вперед, вцепилась в плечи Алекс и с силой толкнула ее к зеркалу, висевшему на стене:
– Вот ответ на твои вопросы!
Алекс посмотрела на свое отражение.
– Я повсюду известна как королева красоты. А теперь взгляни на себя. Как я могу признать такую дочь?!
– Господи, да это же жестоко, – прошептала обескураженная Алекс.
– Нет, честно. Моя репутация рухнет, как карточный домик, в тот самый момент, когда все увидят, какого урода я родила.
Алекс закрыла глаза, чувствуя, как слабеют ее ноги.
– Я одевала, кормила, поила тебя. Дала образование.
– Но вы никогда не любили меня…
– Я не могу любить то, что уродливо.
– Это противоестественно.
– Но такова уж моя натура…
Алекс нахмурилась: стоявшая перед ней фигура в белом начала расплываться.
– Нет. Здесь кроется что-то другое. Я чувствую.
– Ты ничего не можешь знать, потому что ничего нет. И мне нечего добавить к сказанному. – Она отдернула руки. Но следы ее неистовых объятий остались на плечах Алекс.
– Оставайся жить в своем собственном мире, – проговорила Ева, – здесь тебе нечего делать. Деньги у тебя есть – они находятся у доверенного лица, ты не глупа и образованна. Вот и добейся чего-нибудь с тем, что у тебя есть. Как это сделала я. И никогда, слышишь, никогда не задавай мне никаких вопросов! – Маска снова прилипла к ее лицу, а улыбка Евы опять выражала лишь презрение. – Больше я не желаю разговаривать.
– Но вы так и не ответили на мои вопросы.
Ева повернулась к ней:
– Потому что ни на один из них я не желаю отвечать.
Алекс заметила, как словно пламя сверкнуло в глазах Евы.
– У меня не было ничего, когда я начинала. Ни-че-го! А я была моложе тебя. Я сама сотворила себя – собственными руками. Вот и ты выстраивай свою жизнь по собственному проекту. Надеюсь, что завтра, когда я спущусь вниз, тебя уже здесь не будет. – Она повернулась и вышла.
Алекс некоторое время стояла и смотрела на закрытую дверь. Она была сбита с толку, растеряна и чувствовала полную беспомощность. А еще она чувствовала, как ее начинает тошнить. Зажав рот рукой, она бросилась вверх по лестнице и едва успела добежать до своей ванной.
Спустя несколько дней Пэтси рассказала Максу о состоявшемся разговоре, когда он позвонил из Парижа. Тот сказал:
– Скоро я буду в Лондоне. Постараюсь увидеться с Алекс и во всем разобраться. Что-нибудь еще, Пэтси? Вас что-то тревожит?
– Пожалуй, да. Я в какой-то степени ощущаю свою вину в том, что Алекс стала такой. Я имею в виду… ее жизнь… старой девы. У нее не было опыта нормальной семейной жизни, где все связаны узами любви.
– Уж любви-то ей вы дали вволю.
– Да, но мать всегда оказывала на нее слишком пагубное воздействие. Алекс еще слишком молода, чтобы считать себя старой девой. Но она не имеет представления о радостях молодости, Макс. Она не танцует, не ходит на вечеринки, не встречается с молодыми людьми. Только работает. Сидит в полном одиночестве…
– Пэтси… А вы сами?.. Вы разве живете иначе?
– Но я не хочу, чтобы и Алекс стала такой, как я. Кто сказал тебе, Макс, что я довольна своей жизнью? У меня были обязательства перед моей больной матерью. У меня не было иного выхода. А когда я стала свободна, было уже поздно. Мне не хочется, чтобы такая же судьба постигла и Алекс.
– Предоставьте это мне, Пэтси. Постараюсь сделать что смогу.
16
Швейцария, 1988
В день похорон в семь утра Алекс уже была на ногах. Она так и не смогла заснуть. Одолевавшие ее мысли не давали покоя. На кухне никого, кроме Джонеси, не оказалось. Завтрак готовили только к девяти часам, поскольку сама Ева не вставала раньше десяти. Джонеси сидел на кухне и прихлебывал кофе из большой чашки. Он только глянул на вошедшую Алекс и тотчас заметил:
– И вы тоже? Ну и ночка нам выпала! Кошмар! Хуже, чем вся эта неделя…
Алекс придвинула к себе чашку с кофе, которую он налил ей, и спросила:
– Как она?
– Как льдина. Спокойна как Средиземное море в жаркий день. Но это не только благодаря транквилизаторам, хотя все это время я бросал одну таблетку в утреннюю чашку, а вторую растворял вечером, перед сном. Врач оставил мне все необходимое. Но когда все закончится, ей надо обязательно лечь в клинику, потому что она держалась эти дни на одних нервах, а потом ей надо бы отправиться в путешествие. Она уже получила столько приглашений. У нее ушла уйма времени, чтобы написать ответы. А сейчас мне пора идти наверх, готовить ей траурный наряд.
– Ненавижу черное, – заметила Алекс.
– Это явно не ваш цвет. Вам надо подобрать соответствующие тона, как это сделала мадам. Вы еще не заходили к ней с тех пор? Знаете, я был просто в шоке, когда узнал, кем вы ей приходитесь. Ни разу за те семь лет, что я служу у нее…
– А не виделись мы больше, чем семь лет.
– И я тоже очень давно не видел никого из своей семьи – родные сами так захотели. Но ведь теперь все должно измениться… Я имею в виду… Ведь вы теперь у нее остались одна. Больше никого нет.
– Джонеси, вы гораздо ближе моей матери, чем кто-либо другой. И, возможно, знаете ее гораздо лучше, чем кто бы то ни было. Есть такое известное выражение, вы его, наверное, слышали: «Для костюмера нет героинь».
Джонеси не без гордости расправил плечи:
– Да, должен признать, что мы очень сблизились с того момента, как встретились впервые. Не стану отрицать – она человек трудный: у нее бывают вспышки гнева, время от времени ее одолевают приступы депрессии и хандры, но что же тут странного? Она взвалила на себя гору забот, тянет такой воз, что просто уму непостижимо! Другим это трудно понять – ведь многое из того, что они получили готовеньким, мадам пришлось добывать своим трудом.